Литературная критика романа "Блистающий мир". Глава 1 (часть 1)

Творчество Грина начала 1920-х годов кажется далеким от злободневных проблем, однако в нём можно обнаружить (пусть в непрямой форме) отклики на важнейшие социально-философские вопросы эпохи. Показательно, что в романе, написанном вскоре после Октябрьского переворота, Грин создает образ бесперспективной цивилизации, дошедшей до предела развития и при этом неспособной отбросить тысячелетние предрассудки, совладать с гносеологической загадкой.

Действие в "БМ" начинается летом 1913 г. и завершается через год — летом 1914-го: соотнося эти даты с реальными историческими событиями, можем сделать вывод, что человечество, отказавшееся от предложенного Друдом пути к свету, оставлено на пороге глобального катаклизма. Намек на военную эпоху прозвучит в финале "БМ", когда будет идти речь о деятельности группы убийц, организованных Руководителем: "Они получали и расходовали большие суммы, мелькая по всем путям сообщения с неутомимостью и настойчивостью, способными <...> вызвать войну" (3, 215).

"Программируя" исторические параллели, автор "БМ" вводит аллюзии на эпоху раннего христианства. В начальных главах не названный по имени город имеет сходство с античным Римом времен упадка; в стилизованном античном "Риме" происходит действие гриновского рассказа 1923 г. "Гладиаторы" (4, 209); судя по всему, это столица империи — недаром впоследствии будут упомянуты некие "колонии" (3, 170).

"Римские" ассоциации вызывает уже заглавие первой части романа — "Опрокинутая арена"; зрители цирка именуются "выродившимися наследниками Нерона и Гелиогабала" (ср. известный лозунг римской толпы: "Хлеба и зрелищ!" ("panem et circenses!"), — в буквальном переводе означающий: "Хлеба и цирковых представлений", 3, 70). Среди топонимов, упоминаемых в начале второй части, фигурирует "Новый Рим" (3, 139) — причем не исключено, что это и есть имя города, в котором начинается действие и впервые является летающий человек. Название "Рим" носит также гостиница, откуда увозят усыпленного Друда (3, 87).

Сочетание "римской" темы и образа летающего человека заставляет изначально поставить вопрос о весьма заметном в "БМ" влиянии одного из популярнейших произведений начала XX в., в котором мотив полета — не только символического, духовного, но и вполне "реального", физического — является основополагающим: речь идет о романе Дм. Мережковского 1902 г. "Воскресшие боги (Леонардо да Винчи)", второй части трилогии "Христос и Антихрист".

Как показывает сопоставительный анализ, между творчеством Мережковского и творчеством Грина существует явная преемственная связь (данный вопрос представляется лишь частью малоисследованной, но весьма важной темы "Грин и русский символизм"). Ряд аспектов взаимодействия будет рассмотрен ниже; пока обратим внимание лишь на "римские" аллюзии у Мережковского, которые, как кажется, получили развитие в "БМ".

"Воскресшие боги" являются продолжением романа из римской жизни "Юлиан Отступник", поэтому в книге о Леонардо мотив "воскресшего Рима" весьма активен, причем в связи не только с итальянской, но и с российской темой, в контексте формулы "Москва — третий Рим". В самом начале романа Древний Рим словно бы оживает (ср. заглавие "Воскресшие боги"), выступая из-под земли в облике богини, образ которой "скрепляет три эпохи (части трилогии)" (Барковская 1996, с. 28): при раскопках извлечена на поверхность статуя Венеры (Мережковский 1990, с. 24).

Обратим внимание на воспоминания Н. Грин о работе писателя над романом "Бегущая по волнам": "Первое начало было с безрукой статуей Венеры, найденной на побережье, о легендах, тесно сплетавшихся с действительностью" (Грин 20006, с. 71). Ср. также фрагмент романа "Джесси и Моргиана", персонажи которого ведут диалог по поводу "Джоконды", причем картине Леонардо противопоставляется статуя Венеры — Джесси говорит: "Мне нравится Венера. Та — женщина. Большая, отрадная, теплая. Если бы у нее были руки, она не была бы так интересна" (5, 232).

Особенно явственна "римская" тема в двенадцатой и тринадцатой книгах романа Мережковского. Книга 12 носит название "Или Цезарь — или ничто" (там же, с. 378): "Aut Caesar - aut nihi" — девиз Чезаре Борджиа. Описание его выезда — торжественного шествия солнцеподобного триумфатора Цезаря, окруженного "ничтожной" толпой (там же, с. 403—404), предвосхищает замечание повествователя в начале "БМ": "В столбе пыли за копытами коней Цезаря не важна каждая сущая пылинка; <...> Цезарь пылит... Пыль — и Цезарь" (3, 74).

назад-далее

на верх страницы - к началу раздела - на главную