Современная литературная критика: статьи, очерки, исследования
к содержанию книги - к началу раздела

Поэтика прозы Александра Грина

Глава 1. Творчество А. С. Грина в литературной критике
статьи А. А. Ненады, Л. С. Скепнера, Л. А. Мельникова и других

назад::далее

А. А. Ненада и Л. С. Скепнер в своих статьях уточняют отдельные - биографические сведения из жизни Грина. Оба автора расширяют наши представления о круге знакомств писателя в период северной ссылки (1910-1912) и в 20-е годы. Новые данные важны не только в биографическом плане, но и для понимания творческой эволюции романтика.

Во второй главе коллективной монографии обращают на себя внимание статьи Л. М. Варламовой "В творческой лаборатории А. Грина", Т. Е. Загвоздкиной "Сюжетно-композиционная структура и формы авторского сознания в романах Грина", Л.А. Мельниковой "Словарь языка писателя".

Как и целом вторая глава, так и эти статьи посвящены проблемам поэтики Грина. Л. М. Варламова внимательно присматривается к проблемам становления гриновского сюжета: от первичного замысла до канонического варианта.

Т. Е. Загвоздкина представляет свою концепцию гриновского сюжета, в основе которого она усматривает отчетливые притчевые начала. Такой сюжет. но ее мнению, носит "сконструированный экспериментальный характер" [102, с.121]. Доказательны в этом плане ее положения о "параболическом" принципе организации гриновского сюжета, о финалах романов писателя, исполненных "обобщенного, извечного нравственно-философского смысла", даже "определенной дидактики" [102, с.127], о "категории автора как организующего центра художественной системы", в двух повествовательных формах в романах писателя и т.д.

В статье "Словарь языка писателя" Л. А. Мельникова представляет свой словарь языка Грина, состоящий из четырех частей и включающий в себя общей сюжетности 14200 словосочетаний. Словарь ориентирован на описание особенностей гриновского словоупотребления.

Две первых части представляют собой частотные словники сочетаемости прилагательных и определяемых существительных с указанием валентности и частоты во всех и в каждом из рассмотренных произведений. Две других части являются алфавитными словниками сочетаемости (отдельно прилагательных и существительных) с указанием входящих в сочетания с прилагательным существительных) и с существительным (прилагательных) слов. В этих словарях приводится адрес каждого словосочетания и величины показателей общей валентности слова и его валентности в тех произведениях, где оно использовано писателем.

Вполне естественно, что словари такого типа крайне необходимы для учёных, работающих над поэтикой романтика, над характеристическими потенциями его художественного языка. Они ценны еще и тем, что представляют собой первую попытку создания словаря Грина как такового.

В третьей главе коллективной монографии, состоящей из тезисов докладов, представлены еще два лингвиста: Т. С. Монина и Н. Д. Пона. Т. С. Монина в тезисах "Прагматическая семантика оценочных прилагательных в пейзажных зарисовках А. Грина" указывает на высокий процент употребления оценочных прилагательных у Грина. "Стиль А. Грина — итожит она, — характеризуется избыточностью выражения оценочной семантики, создающей эмоционально-экспрессивную насыщенность текста" [102, с. 155]. Н. Д. Попа в тезисах "Приёмы символизации в поэтике А. Грина: семантико-стилистический аспект" обращается к семантическому механизму образования цветосимвола в языке произведений Грина.

Лингвисты, таким образом, по-своему содействуют развитию литературной науки о романтизме Грина и указывают, порой, на плодотворные направления в его дальнейшем осмыслении.

Не лишены интереса в третьей главе монографии также матери Б. С, Мягкова и В. К. Семибратова.

Б. С. Мягков в развернутых тезисах "О проблемах изучения литературного наследия А. С. Грина..." едва ли не впервые в гриноведении обращается изучению поэтического наследия писателя.

В. К. Семибратов тоже впервые в науке о Грине обращается к мотиву веры в жизни и творчестве романтика. В тезисах "Грин — христиано-вятские истоки веры" он указывает не только на истоки христианского мировоззрения писателя, но и предпринимает первые попытки обнаружить элементы религиозного миросозерцания Грина в его произведениях. Делается это, правда, пока весьма робко и нерешительно, но, как говорится лиха беда начало...

В коллективной монографии содержится немало других материалов разысканий по жизни и творчеству Грина. Но мы не обращаемся в своём обзоре к ним, как не имеющим прямого отношения к проблемам поэтики которые интересуют нас в первую очередь.

Таким образом, за 90 лет прошлого века, почитай за весь век литературная наука о Грине прошла долгий, сложный и весьма извилистый путь. В 10-е годы в литературной критике, носившей преимущественно рецензионный газетно-журнальный характер, преобладало негативистское отношение к творчеству Грина.

По мере вызревания революционной ситуации в России возрастал уровень необъективных претензий к "необычному" художнику слова. В 20-е годы критика была целиком поглощена выявлением идеологического эквивалента его творчества. К концу десятилетия был объявлен идеалистом и мистиком, заклеймён открытым "апологетом ассоциальности" и проводником буржуазной идеологии. Книги Грина изымаются из библиотек, как вредные для молодежи.

И хотя в 30-е годы отношение к Грину со стороны критики заметно потеплело, в откликах рецензентов по-прежнему превалирует идеологизированный подход. Таковым он останется вплоть до 60-х годов. Все эти десятилетия литературная критика не руководствовалась эстетическими критериями при анализе романтической прозы Грина и более законами, признанными над собою самим художником. Поэтому она и не обращалась к поэтике Грина как таковой. А если и встречались порой отдельные попытки вести речь о художественных особенностях прозы Грина, то были они крайне скупыми и очень поверхностными. Ни о какой системе изучения данной проблемы говорить не приходится.

на верх страницы - к содержанию - на главную