Современная литературная критика: статьи, очерки, исследования
к содержанию книги - к началу раздела

Поэтика прозы Александра Грина

Глава 1. Творчество А. С. Грина в литературной критике
аналитика Н. А. Николаева, Т. Ю. Диковой, Л. Д. Ковтуна

назад::далее

Отдельную главу исследования составляет анализ "Алых парусов", первый обстоятельный в гриноведении анализ знаменитой феерии писателя. Романтизм Грина, подчёркивает Н. А. Николаев, — проникнут "земными устремлениями, ориентацией на действенное отношение к миру" [140, с.74]. Положения исследователя не вызывают возражений.

Думается, что поиски в каком бы плане они не велись, своеобразия романтизма Грина можно только поддерживать. Н. А. Николаеву и В. В. Харчеву, скажем, это своеобразие видится, главным образом, в реалистичности манеры писателя кому-то другому — в философичности, третьему — в психологической фантастике и т.д. В итоге аналитическая мысль выйдет на необходимое искомой и общими усилиями определит, в чем же состоит непохожесть и неповторность гриновского романтизма как индивидуального художественного способа пересоздания мира.

Весомый вклад в изучение гриновской пореволюционной новеллистики вносит во второй половине 90-х годов Дикова Т.Ю. своей диссертацией "Рассказы Александра Грина 1920-х годов: поэтика оксюморона" (Екатеринбург, 1997). Т. Ю. Дикова осмысляет "закон стиля писателя, основанный на оксюмороном и одновременно подвижном, нередко "перевернутом контрасте" [106, с.З].

Антитетичность гриновского художественного слова исследователь прослеживает от микро до макроструктуры новеллистики и приходит к заключению: "тенденция, проявляющаяся в слове писателя, когда его компоненты "борются" друг с другом, находит себя и в сюжетно-композиционном срезе произведений, являясь, по сути, выходом на поверхность общей оксюморонный закономерности малой прозы художника" [106, с. 18].

Исходя из глубинного понимания генезиса гриновской антиномичности, исследователь выявляет ее на многих уровнях рассказовой прозы писателя: на уровне словосочетаний, и на уровне "ведущих мотивно-тематических антимоний" (жизнь — смерть, вымысел — реальность, игра — жизнь), и на уровне "скользящего", "плавающего" оксюморона, и на молекулярном уровне - на уровне антиномичности эпитета по отношению к определяемому слову, и на уровне слов-знаков, которыми наполнена проза автора. Благодаря оксюморонной поэтике, — итожит Т. Ю. Дикова, — писатель создаёт сложную, перевернутую, полную тайн и загадок картину человеческого состояния и состояния реальности.

Т. Ю. Дикова впервые в гриноведении смотрит на писателя не "просветлённым", а несколько отрешенным от его романтизма взглядом. Если бы речь не шла в исследовании о специально подобранной "странной" рассказовой прозе Грина 20-х годов — "Фанданго", "Крысолов", "Серый автомобиль", — где автор действительно глубоко проникает в неоднозначные "наоборотные" стороны человеческого сознания, то могло бы показаться, что Т. Ю. Дикова толкует не о Грине, а об Эдгаре По. К счастью, усложнённых для постижения произведений малой формы у Грина 20-х годов немного. Что же касается самого научного подхода Т. Ю. Диковой, её трактовок "сил непостижимого" у Грина, то они вполне правомерны, более того, могут способствовать дальнейшему осмыслению общего характера гриновского психологизма.

В 2000 году по итогам XIV Международной гриновской научной конференции вышла коллективная монография "Александр Грин: человек и художник" [102]. Она состоит из трёх глав: 1. Александр Грин: жизненные вехи; 2. Поэтика Александра Грина; 3. Традиции, новаторство, разысканий.

В первой главе новизной материала привлекают статьи Н. А. Николаева "Н. Н. Грин об Александре Грине", Л. Д. Ковтун "Автографы А. С. Грина", А. А. Ненады "Дмитрий Шепеленко и Александр Грин" и Л. С. Скепнев "А. С. Грин в архангельской ссылке".

Н. А. Николаев строит свою статью на основе книги Н. Н. Грин "Воспоминания об Александре Грине", которую подготовил и выпустил свет сам [101]. Автор приоткрывает новый, до этого малоизвестна читателю, человеческий облик Грина, который предстал перед ним во многих ситуациях и подробностях частной жизни писателя. Душевный мир Грина наиболее ярко очерчивается в истории его взаимоотношений с самой Ниной Николаевной.

В книге есть глава под названием "Грин и вино". "Боль правды, — пишет Н. А. Николаев, — об этой крупной и обреченной душе сказать нельзя. Из первых уст мы узнаём о глубокой трагедии человека художника — наследственной зависимости от алкоголя, о его безуспешных попытках избавиться от болезни" [102, с.56]. Автор статьи приводит ряд свидетельств Нины Николаевны о произведениях Грина, о его манере работать, о его отношении к другим писателям. Н. Н. Грин, по словам Н. Николаева, была чутким интерпретатором прозы Грина, понимала ее так, как никто другой, активно защищала его романтические идеи и коллизии. Её оценки могут стать хорошим подспорьем для учёных, обогатить современную науку о Грине.

Л. Д. Ковтун пишет о новых поступлениях автографов Грина в Феодосийский литературно-мемориальный музей писателя. Особый интерес представляет в этом ряду архив первой жены Грина Веры Павловны Абрамовой-Калицкой.

Работникам музея удалось приобрести уникальный экспонат: беловый автограф рассказа Грина "Дикая Роза". Но, пожалуй, самым значительным приобретением стал незавершённый роман Грина "Недотрога". В течение ряда лет от разных людей в музей поступали фрагменты и страницы романа. Собрав воедино уже известные (по печати) отрывки из романа неопубликованными, предварительно разобрав их и расшифровав, музей выпустил в свет "Недотрогу" в альманахе "Крымский альбом" (Феодосия, Москва, Издательский дом "Коктебель", 1996). Это первая полная публикация незавершённого романа Грина, которая составит несомненный интерес для литературной науки и, прежде всего, в плане дальнейшего осмысления эволюции жанра гриновского романа.

на верх страницы - к содержанию - на главную