|
|
Современная
литературная критика: статьи, очерки, исследования
к содержанию
книги -
к началу раздела
Поэтика прозы Александра Грина
Глава 1. Творчество
А. С. Грина в литературной критике
30-е годы, инерция прежнего отношения
назад::далее
Самым новым стало
обвинение Грина в мистицизме: поскольку романтик, то идеалист, а раз
идеалист, значит мистик. "Таинственные предчувствия, мистические
прозрения, загадочные чудеса, — вот чем переполнена книга Грина"
[158, с.270]. Читатель встретит в произведениях Грина "таинства
перевоплощений, вещи, замещающие дух отсутствующих, вмешательство
велений рока" [127, с.55].
Если в середине 20-х
годов писателя считали "талантливым эпигоном", то в конце
десятилетия его стали обвинять в подражании плохому переводному
стилю. Язык романа "Дорога никуда" рецензент Ал. М. называет
"сознательным подражанием очень плохим переводам", "пародией на
стиль переводчиков, не владеющих ни языком подлинника, ни русским
языком" [5, с.124]. А роман охарактеризован автором статьи как
"откровенная халтура". Более того, в статье "Встреча автора со своим
героем" Ганс Сакс назвал всё творчество Грина "двадцатитрехлетним
бредом" [231, с.З].
Таким образом, в
обстановке подхода к творчеству Грина исключительно с идеологических
позиций было явно не до поэтики. А если кто-либо из критиков и
вспоминал о поэтическом аспекте, то опять-таки под влиянием
идеологических оценок и в самых отрицательных тонах: "сознательное
подражание очень плохим переводам", "пародия на стиль переводчиков".
Критика избирала такие аспекты, в которых можно было как можно
сильнее уязвить автора. Об объективном подходе к творчеству Грина и
к его поэтике, в частности, не могло быть и речи.
В августе 1930 года
Грин жалуется в письме к Горькому на трудности издания своих книг,
говорит, что его не печатают не по тиражным соображениям, а по
следующему поводу, высказанному ему в издательстве ЗИФ со всей
откровенностью: "Вы не хотите откликаться эпохе и, в наших лицах,
эпоха Вам мстит" [321].
Итак, в 10-е и 20-е
годы XX века в литературной критике преобладало негативистское
отношение к творчеству Грина, обусловленное как непониманием его
романтической символики, так и причинами общественно-социального
характера. Поэтика оставалась за пределами внимания критики. За
исключением редких упоминаний о языке и отдельных указаний на
достоверность вымышленного мира писателя о ней фактически речи не
шло. Художественная система Грина, которая к 20-м годам уже целиком
сформировалась, совершенно игнорировалась аналитикой как необычное
эстетическое явление.
Инерция прежнего
отношения к Грину сказывалась и в первой половине 30-х годов. Цезарь
Вольпе решительно отстаивает "западническое происхождение русского
писателя. К обойме привычных имён он добавляв новые: Радклиф,
Сервантес, Свифт, Уэллс, Густав Эмар, Луи Жаколио Понсон дю
Террайль, Уилки Коллинз, Шатобриан. Критик обобщает "Европейский
авантюрный роман, и, наконец, английский роман и новеллы "школы
ужасов"... — такова та литература, которая воспитывала Грина [35, с.
17].
Корнелий Зелинский
утверждает в 1934 году, что Грин "хотел был русским Эдгаром По"
[119, с.200]. Критик усматривает основной грех писателя в романтизме
и характеризует его как "воинствующего мечтателя". Отсюда
центральное положение статьи — постоянная тяжба Грина с жизнью
действительной.
А. Роскин,
подхватывая эту мысль К. Зелинского, недолго задумываясь, уточняет
ее: "Каждая новая вещь Грина превращалась в глухую тяжбу с советской
действительностью, с революцией..." [220, с.6]. И К. Зелинский, и А.
Роскин относили романтику Грина к "явлениям чисто формального
характера", а его творчество к области "чистой поэзии", "чистой
художественности".
К. Зелинскому
принадлежит любопытная идея, высказанная в те же годы, о том, что на
творчестве Грина "можно проследить... постепенное превращение его
стиля, в связи с эволюцией от реалиста к фантасту, от Куприна к...
Эдгару По" [118, с.ЗЗ].
Ф. Человеков
утверждает, что Грин, уходя от жизненных трудностей и осложнений,
просто-напросто выдумал дистиллированный мир, устранил все
"второстепенные" элементы с расчетом облегчить художественную
задачу. В свете такого подхода ему открылась "неполноценность"
героев феерии "Алые паруса", "порочность" их "действий". Ф.
Человекоа умышленно извращает символику гриновских образов,
приписывает им тяжкие грехи: "они оставили народ одиноким на берегу"
[280, с.48].
И все же
негативистский подход к творчеству Грина не был определяющим для
30-х годов. Критика этих лет более пытливо к заинтересованно
вглядывается в романтизм писателя, пытается установить его
своеобразие.
И. Сергиевский
указывает, что зарубежная литература дала Грину только "технику
авантюрного повествования", а герои его книг глубоко отличны от
героев западноевропейской литературы [237, с.240]. М. Шагинян
дополняет это высказывание, отмечая, что на Западе герой ищет выхода
из "тупика индивидуализма... в глубь проблем индивидуализма", а
Грину такая трактовка чужда [284, с. 172]. Основную тему творчества
писателя в 20-ы годы она видит в той области, "которая отвлеченно
называется "душой человека". Исследуя закономерности гриновской
фантазии, М. Шагинян указывает, что в ней нет места "произвольной
фантазии", которая именуется "маниловщиной. На анализе конкретных
произведений писателя она приходит к серьезному заключению:
творчество Грина — это "реальная фантастика".
Самым активным
сторонником творчества Грина в 30-е году выступает К. Паустовский.
Он публикует ряд статей, получивших впоследствии форму лаконичного
критико-биографического эссе, которому суждено было прожить, свыше
трех десятилетий в качестве неизменного предисловия ко многим
отечественным и зарубежным изданиям Грина.
К. Паустовский
утверждал, что современность 30-х годов нуждалась в творчестве
Грина. Люди должны уметь мечтать "страстно, глубоко и действенно",
должны "воспитывать в себе непрерывное желание осмысленного и
прекрасного. Этим желанием был богат Грин, и он передает его нам в
своих книгах [194, с.429].
Вместе с тем К.
Паустовский высказывал сожаление о том, что романтик Грин не сумел
освоить жизненную конкретность новой революционной действительности.
на верх страницы -
к содержанию -
на главную
|
|