Современная литературная критика: статьи, очерки, исследования
к содержанию книги - к началу раздела

Поэтика прозы Александра Грина

Глава 1. Творчество А. С. Грина в литературной критике
преобладание резко отрицательного отношения

назад::далее

С течением времени связь Грина с эпохой, отмеченная Л. Войтоловским, не порывается, а, напротив, укрепляется. Это и дало Е. Колтоновской право сказать в 1912 году: "Когда я читаю занимательные рассказы Грина, я испытываю совершенно особенное, жуткое наслаждение... Это подлинное ощущение современности, как бы трепета окружающей жизни" [151, с.100].

Неблагоприятная атмосфера вокруг имени Грина оставалась вплоть до революции. Как очевидно, негативистскую критику не интересовали романтизм Грина и его своеобразие. Он был для неё "чуждым российской действительности", эпигоном и стилизатором. Поэтика Грина не анализировалась и не воспринималась всерьёз. А если и заходила речь о и языке, то лишь в плане "имитации языка иностранных писателей". И, пожалуй, только А. Горнфельд первый заговорил об общечеловеческих ценностях в творчестве Грина, попытался увидеть эстетические установки писателя и обнаружить некую "реалистичность" его романтического мира.

Первые крупные произведения Грина ("Алые паруса", "Блистающий мир") нашли в критике 20-х годов положительную оценку. Имя автора рекомендовалось читателю как имя "одного из самых интересных наших прозаиков", герои которого — это "герои планет, они всюду". Старое, дореволюционное в его творчестве "подменяется глубоким тоном к миру", и описание художника "уходит от эффектов и трюков... к искусству", — пишет Сергей Бобров в рецензии на "Алые паруса" [18, с.262].

Как особое качество писателя отмечалось его умение сообщать "феерическому волшебству", т.е. выдумке, глубокое правдоподобие [14, С.31].

В 1923 году две рецензии на произведения Грина пишет К. Локс. В первой он приближает Грина к творческой манере Джека Лондона [163, с. 8]. Вторая статья более объективна. В ней автор указывает на своеобразие и новизну гриновского романтизма, отмечает особенность стиля писателя, необычайную конкретность изображения, четкость образов, умелое владение сюжетом [163, с.296].

Я. Фрид отмечает большие заслуги Грина в русской литературе и, в частности, в развитии приключенческого жанра. Под его пером "приключенческий роман и новелла входят в нашу "большую", не бульварную, литературу, где раньше места для них не было" [263, с. 187].

Но положительные подходы к творчеству Грина тонут в хоре отрицательных оценок. Те же "Алые паруса" рецензенты называют "паточной феерией" [3, с. 15], исполненной "слащавой романтичностью" [235, с.481].

А начиная с 1924 года, т.е. со времени решительного наступления напостовцев на непролетарских писателей, именуемых "попутчиками", отношение критики к творчеству Грина стало резко отрицательным.

Грина вновь обвиняют в эпигонстве. Его стиль называют стилем "под перевод": "по сюжету и по языку особенно писания его кажутся переводными" [249, с.64]. "Грин стилизует свое творчество по западным образцам" [287, с.41].

К обвинениям Грина в несамостоятельности в середине 20-х годов прибавились обвинения в несовременности. Очевидна тенденциозность этих обвинений: "то, что было терпимо до Октября стало совершенно несносно в наше время" [158, с.270]. Грина стали единодушно упрекать в "полной оторванности от запросов современности" (Придорогин [206, с. 18], Динамов [107, с.19], Шишов [287, с.41] и др.). Эти упреки исходили из предвзятых требований и совершенно игнорировали творческие принципы писателя.

По мере усиления ошибочных тенденций в руководстве РАПП литературным процессом необъективные обвинения писателей нереалистического направления обострились. Упреки в несовременности, во "вневременности" гриновских героев стали сочетаться с отрицательной оценкой "социального эквивалента" его творчества. Критики увидели не просто "асоциальную сущность" [127, с.54] творчества Грина, — они обнаружили в нём открытого "апологета ... ассоциальности" [127, с.55]. Дошло даже до того, что "субъективно "антисоциальный" бесклассовый писатель объективно является проводником буржуазной идеологии, ибо "чистой фантастики" не бывает" [107, с.19].

"Попутчик" Грин становился выгодной мишенью, на которой оттачивали свои литературные постулаты рапповские теоретики.

Идеологические нападки на творчество Грина усилились ещё более в пору, предшествовавшую дискуссии о романтизме и во время самой дискуссии. Теоретики РАПП взяли установку на "ниспровержение романтизма", который отождествлялся ими с идеализмом. В речи на пленуме РАПП в сентябре 1929 года с громким названием "Долой Шиллера!" А. Фадеев говорил, что "метод пролетарского реализма"... не нуждается ни в каких романтических примесях, наоборот, он в корне враждебен им [262, с.69]. Он утверждал тогда, что литературе свойственны "два основных течения — идеалистическое (т.е. романтическое) и реалистическое". "Дихотомическое" членение понятия "творческий метод" привело рапповских теоретиков к полному отрицанию романтизма. В нем они усматривали метод лакировки и мистифицирования действительности.

В такой обстановке атаки на русского "иностранца", "безнадежно далёкого от ... современности" [109, с.74], усилились. Статьи наполняются предостережениями об идеологической вредности произведений писателя: "Попытки Грина встать на "беспочву" кончаются тем, что он попадает в настоящее болото буржуазной идеологии" [109, с.76]. Критики предлагают оградить от влияния Грина молодежь: Роман "Сокровище африканских гор" не может быть рекомендован молодежи "по идеологическим соображениям" [107, с.19].

на верх страницы - к содержанию - на главную