|
II
Но - к делу.
Пятого, в субботу,
Бессонную ночь проведя,
Я аккуратно на работу
Явился, труд полезный бдя.
И, в тайне
сохранить
сумевши
Свой грозный, громовой
Удар,
Сидел не пивши и не евши,
Как охлажденный самовар.
В столе лежали
бутерброды,
Но я их проглотить не мог;
Смотрел в «приходы» и «расходы»,
Не видя, где баланс, итог;
Пока курьер с газетной пачкой
«Известий» свежих не вошел,
Всем роздал номера и жвачкой
Какою-то хрустя, - ушел.
Я ждал, склоняясь над
гроссбухом,
Вдруг Хлопов отодвинул
стул
И, как змея, с пером за
ухом
К помзаву в кабинет
махнул.
Другие тоже прочитали —
Заметка-то была моя! —
Ага, друзья, а вы не знали,
Что обличать могу и я!?
Смятенье,
взгляды,
дверь открылась;
Ко мне подходит красный
зав,
В руках - газета.
Устремилось
Его лицо ко мне: я - прав.
|
|
И я сижу
довольно гордо
Ведь я заметку подписал!
А он мне говорит нетвердо:
«Вы есть невежа и нахал!»
«Я на собраньи комитета
Поступок этот оглашу
И, лишь закончите вы
смету,
Отсель убраться попрошу!»
А я сказал: «Товарищ, тише!
Мы все, как видите, равны;
Вы пьете, там, боржоми,
Клиши (3)
А я чиню свои штаны.
Но я за правду
пострадаю,
Неравенства не допущу
Я истерично зарыдаю
И, с гневом, стулом
в вас пущу!»
И, вот, я начал...
Все молчали.
Припомнил все: сортир, реглан.
И стажерку из Этали,
И гордый их супруги
стан,
Привел отсутствие скамеек,
Отварной питьевой воды,
И буржуазных канареек
В квартире сторожа
Дуды.
Короче - все, что я в начале
Поэмы этой написал,
Все то, без страха и печали
Ему так прямо и сказал.
А в результате
- увольненье.
И я без службы месяц жил,
Но лопнуло мое терпенье:
Я волком, горестно, завыл.
Будь проклята моя болтливость;
В газету сунулся я зря...
Но где же, где же справедливость
К десятилетью Октября!?
|
