|
|||||||||
|
Современная
литературная критика: статьи,
очерки, исследования Н. Н. Поздняков
(Винница) По сюжету восковая кукла - девушка Коррида тайно пребывает в мире живых людей. И эта «Мертвая Жизнь» враждебна человеку. Она не любит растения. Птиц, животных, так как является «послушным рабом вещей» [9]. Как тут не вспомнить эссе Набокова «Человек и вещи» (1928), где автор рассуждает на аналогичные темы: «Человек - подобие Божие, вещь — подобие человеческое. Человек, который делает вещь своим богом, уподобляется ей» [10]. Как видим, в рассуждениях Набокова и фантазиях А. Грина опять много общего. Возвращаясь к «Приглашению на казнь» обратим внимание, в вывихнутом Зазеркалье «люди-вещи» создали целую империю миропорядка наоборот. Знаковые эпитеты «фарфоровый», «глазированный» м-сье Пьера-палача, «кукольный румянец» Марфиньки-жены главного героя, «устарелая система морщин» директора тюрьмы и т. п. — все это не только подчеркивает степень гротеска, пародии. Но и является показательным уровнем «куколизации» этих «людей-вещей» или «живых кукол», пребывающих сознательно в состоянии жизни-игры и узаконенной фальши. Иными словами, говоря аллегорией А. Блока, эти «живые мертвецы» добровольно приняли «причастие абсурда».
Чтобы вывести из «игры» восковую Корриду гриновский герой, мистическим образом собираясь поменять полюса «жизни» и «смерти», в кульминационный момент уговаривает девушку вместе с ним ринуться с обрыва вниз. «Вы видели лучезарный мир? - восклицает он. - Итак, бросимся туда, чтобы воскреснуть немедленно <...> истинная жизнь воспламенит только после уничтожения <...>» [11]. Как этот эпизод точно иллюстрирует понятие набоковской «потусторонности», которое «можно охарактеризовать как интуитивное прозрение трансцендентального бытия» [12]. Между прочим, нечто подобное происходит и с героем Набокова. Перестав участвовать в «комедии» казни, Цинцинат своим вопросом «зачем я тут?» меняет полюса логики «балаганного» мира абсурда. Мир таков, каким мы его делаем, достаточно пренебречь правилами игры «Зазеркалья», т. е. перейти в иное «измерение», и палачи обратятся в жалких пигмеев. -- Их мир разрушается бунтом «свободного выбора» героя, после чего поднимается «винтовой вихрь» — символ возмездия, и вот уже кружит «пыль, тряпки, крашенные щепки, мелкие обломки позлащенного гипса...» и Цинцинат идет туда, где «стояли существа, подобные ему» [13], не принадлежащие миру «вещей». Весьма примечательно, что мотив «вихря» имеет место и в рассказе А. Грина «Загадка предвиденной смерти», обреченный Эбергаль чувствует перед смертью пробежавший «огненный вихрь» [14]. И еще несколько штрихов, роднящих в той или иной степени творчество Набокова и А. Грина. «Фантазия требуег строгости и логики», - говорил А. Грин и следовал этому правилу [15]. Набоков в своем строительстве текстов следовал этому же правилу, т. к., по его мнению, «<.. .> несомненно существует связь между литературным искусством и искусством сочинения шахматных задач» [15], а шахматы это, прежде всего, «строгость и логика». На фразу Набокова: <«...> всегда при мне: литература. Язык и мое собственное русское детство» [17], Грин мог бы ответить: «Детское живет в человеке до седых волос» [18]. И последнее: «<...> когда сила искусства коснулась меня. То всю последующую жизнь я не изменял искусству, творчеству» [19], - говорил А. Грин. Под этими словами смог бы подписаться и Набоков. Потому что для него «искусство - это вечное чудо, чародей <...>» [20], которому он так же был верен до конца. Примечания 1. Цит. по кн.:
Ковский В. Е. Романтический мир Александра Грина.-М., 1969. -С. 102. на верх страницы - к началу раздела - на главную |
||||||||
|
|||||||||
