Современная литературная критика: статьи, очерки, исследования
Александр Грин: жизнь, личность, творчество
к содержанию

Людмила Варламова (Феодосия)
Я пишу Вам всю правду... (Эпистолярное наследие А. С. Грина)
начало::02::03::окончание

С 1921 г. начинается переписка с Н. Грин - самая крупная по объему в гриновском эпистолярном наследии, включающая 107 писем. Их содержание, в основном, личного характера: это сообщения об издательских делах, бытовые вопросы, это признания в любви.

Пример - письмо от 7 марта 1927 г.: «Шесть лет твоего терпения, любви, внимания и заботы показали мне, как надо любить. Ты дала мне столько радости, смеха, нежности и, даже, поводов иначе относиться к жизни, чем было у меня раньше, что я стою, как в цветах и волнах, а над головой птичья стая. Я тебя хорошо узнал, милая и любимая Ниночка, и такие знания не променяю ни на какие другие. Я знаю, что такое верный и нежный друг, сильный в горе, твердый в попечениях, лукавый для пользы своего мужа и бесконечно снисходительный к тем маленьким слабостям, без которых, как без насморка, не проходит ничья жизнь. На сердце у меня весело и светло».

Это письмо относится к крымскому периоду жизни писателя — наиболее плодотворному в эпистолярном отношении, что и понятно. Грин находится вдали от столиц, все вопросы с изданием своих произведений ему приходится решать посредством переписки. Всего с 1924 по 1932 гг. Грином написано 98 писем.

Наиболее частые его адресаты в это время - В. Калицкая, адвокат П. Крутиков, писатели Д. Шепеленко и И. Новиков. В письмах своей первой жене В. Калицкой Грин просит помочь в издательских делах, делится творческими планами, рассуждает на темы религии, дает себе характеристику. Письмо от 8 апреля 1930 г.: «Религия, вера, Бог, — это явления, которые в чем-то искажаются, как только обозначишь их словами. Религиозное чувство, религиозное знание, вера — слишком обширные понятия для того, чтобы определять их словами. Слово ограничивает эти чувства. Не знаю почему, но для меня это так, между тем, как другие чувства — любовь, нежность, напр<имер> привязанность и т<ак> д<алее> ощущаются полнее, когда названы словами.

Мы с Ниной верим как дикари, просто, ничего не пытаясь понять, так как понять нельзя. Нам даны только знаки участия Высшей Воли в жизни. Не всегда их можно заметить, а если научиться замечать, то многое, казавш<ееся> непонятным в жизни, вдруг находит объяснение». И в последнем письме Калицкой от 3 июня 1930г.: «На свете очень немного настоящих людей и если мне, по спутанности моей натуры, не всегда удается завоевать их уважение, то зато у меня есть духовное зрение — видеть этих людей. "Дьявол с Богом борется, и поле битвы — сердца людей". Это написал Достоевский. Ко мне приложить его фразу — будет очень громко, но у меня сильно развиты две стороны: совесть и импульс, нравственное размышление, всегда безошибочное, и туча инстинктов, поддерживаемых почти беспрерывным нервным напряжением. Если кто заглянет в меня, тот увидит, как отрицательно я отношусь к себе, к этой двойственности».

Переписка с адвокатом Н. Крутиковым, включающая 24 письма, в основном, касается судебных дел Грина с издвом «Мысль», проблем издательского характера, а в 1929 г. наполнена жалобами на трудности с публикациями. Письмо от 18 октября 1929г.: «Мои обстоятельства так плохи, мрачны, что решаюсь попросить тебя о помощи — делом. Если мы не уплатим 1 ноября 233 рубля вексельных долгов - неизбежна опись, распродажа с молотка нашего скромного имущества, которым с таким трудом обзаводились мы в течение 6 лет. Да, кроме того, стало нечем жить. <...> Я в тоске, угнетен; не могу работать».

И следующее письмо от 20 октября того же года: «Дорогой Николай Васильевич! У меня что-то вроде бреда на почве страха крупных материальных бедствий, и я не могу удержаться, чтобы снова не написать тебе с просьбой, во-первых, - ответить. Ты знаешь, как это поднимает нервы - получить ответ, хотя бы краткий. <...> Мне бы, немедленно найти на кварт<плату> — плачу и пишу».

Если, не дай Бог, тебе придется попасть в такие тиски, я первый сделаю все, что смогу. В этом ты можешь быть совершенно уверен. Возмущает меня Мандельштам, которому, для его «Юных ленинцев» <...> я послал рассказ «Суеверы» (по его же просьбе) и три недели ни слуха, ни дыха, ни дыма. Не истратил ли он на свое любимое клюквенное пирожное эти 75-100 р., к сожалению, не известен его домашний адрес. <...> Сам взять я никак не могу, во-первых - абсолютно нет денег и уже негде взять, а ломбарда в городе нет».

Пытаясь выйти из кризиса, Грин в это же время пишет М. Горькому: «Уважаемый Алексей Максимович! Обращаюсь к Вам с очень важной для меня - с жизненной просьбой. До весны этого года все шло у меня хоть трудно, но сносно. Я довольно часто получал предложения от издательств, сам делал предложения, которые большей частью принимались и, сквозь невероятную грубую громоздкость издательских аппаратов, ужиливался, в конце концов, получать следующий мне гонорар; (бывало, что и через суд). Таким образом, хотя и по горло в долгах, но существовал с семьей; поселился я в Феодосии, где тихо и можно работать. Весной я продал издательству «Федерация» новый роман «Дорога никуда» и тут столкнулся с организацией, захотевшей по неизвестной мне причине, чтобы я лишился возможности существовать литературным трудом. Эта организация - торговый сектор ГИЗа. <...> Издательство отказалось... вообще издавать меня, - не по тиражным соображениям, а по следующему доводу: «Вы не хотите откликаться эпохе и, в нашем лице, эпоха Вам мстит». Алексей Максимович! Если бы альт мог петь басом, бас - тенором, а дискант - фистулой, тогда бы установился желательный ЗИФу унисон».

на верх страницы - к началу раздела - на главную