|
|||||||||
|
Владимир Сандлер
- Жизнь Грина в письмах и документах В тот вечер, после того как мы приложились к праздничному столу, шумливый Баратов спросил меня: - Ну как Грин, правда господин серьезный? Я замялся, не умея точно изложить Баратову мое сложное впечатление от встречи с Грином Иваныч всполошился. — Ты, Мишка, — спросил он Баратова, — о ком это говоришь, об Александре Степаныче? Председатель Гуревич уважительно относился к Иванычу, однако тоже «стрелял» по живым писателям. Он обратился к Базлову: — Расскажите о Грине. Он ведь и новый и букинистический — всем будет интересно. Базлов кивнул на Баратова: — Пусть вон Мишка расскажет, какой Грин серьезный. Тебе, Мишка, нужно, чтобы писатель был в шляпе, с «гаврилкой» и всеми прочими онёрами, вроде «будьте любезны», «покажите, пожалуйста», и чтобы это было, как у Островского, с писательской улыбкой. Нет, Мишка, ты хоть и комсомолец, да мелко плаваешь, чтобы давать ярлыки на таких, как Степаныч. Вообще Иваныч тоже прибегал к этим «скажите, пожалуйста», «будьте любезны» и прочим онёрам, а тут вдруг распалился на Мишку И Мишка, что было на него не похоже, сдался: — Да я так говорю, к слову — И вдруг бросился в бой: — Целый час его крутил по-всякому, и с подходами и напрямик, молчит, копается в развале, и непонятно — чего он там ищет Ну хоть бы раз спросил у меня, так ведь нет Поклонился уже в дверях и засмеялся... Какой бы ярлык нацепил ты на него, Иваныч?! Базлов встал (у него была привычка когда он что-нибудь рассказывал, он брал лежащую рядом на скамейке шапку и ею размахивал) и начал: -- — Степаныч как-то зашел ко мне в киоск. Я когда-то давно рассказал ему, как в первые дни революции горел окружной суд. На этом месте теперь большой дом, а я жил почти рядом и всё, что видел, рассказал Степанычу В этот раз он почему-то об этом вспомнил. Я снова стал рассказывать, и мы оба смеялись, как шпики и жандармы под видом рабочей дружины таскали корзины с бумагами и бросали их в пламя. Но кто-то догадался, какая это дружина, и что тут было! Начали жандармов дубасить, а они выскакивают из дома, а на некоторых под рабочими балахонами мелькают жандармские мундиры. Ну тут их прогнали сквозь строй! Бегут жандармы и натыкаются на кулаки да палки. Вдогонку им улюлюкают Все даже о пожаре позабыли. Несколько жандармов так и остались лежать на панелях и торцах. Люди мимо нас со Степанычем идут в церковь, а мы хохочем. Потом я его спрашиваю: для чего тебе это понадобилось? «По твоим рассказам, отвечает, хочу написать рассказ, отомстить им!» А вот как он сказал это «отомстить», тут он был не только серьезный, но и страшный. Все свои муки от жандармов вложил в одно слово. А ты, Мишка, ждал от него «будьте любезны». Да ведь какой человек! Копаясь в развале, вынул, показал мне книжонку Радионова «Наше преступление». «А этой-то мерзостью зачем ты торгуешь?» Взял я эту книжонку об колено и напополам да бросил через ограду Степаныч вынимает кошелек, дает мне два двугривенных: «Моя, говорит, вина, я и плачу...» Скажите, пожалуйста, какой он богач, Степаныч! Когда, говорю, ты стал таким Фордом? Сам без тебя вывернусь. Ты лучше выпей за мои грешные доходы. Какой же я был бы торговый, если бы жил без доходов. А тут как раз подвернулся доход. Принес мне парнишка знакомый пирожков, ну мы со Степанычем и угостились моими доходами. Спрашивает он меня: «Внучок, что ли?» Да таких внучков, говорю, у меня десятка полтора бегают по Владимирскому и Кузнечному. Даю им на прочтение детские книжки, и то сами ребятишки, то их мамы приносят мне каждый день то одно, то другое. |
||||||||
|
|||||||||
