|
|||||||||
|
Владимир Сандлер
- Жизнь Грина в письмах и документах Алые ПарусаПребывание Грина в Доме искусств довольно подробно освещено в мемуарной литературе. Правда, в журнале «Звезда», 1970, № 12 появилась новая очень интересная «картинка» (в воспоминаниях художника В. Милашевского). Она интересна с нескольких точек зрения, но прежде всего тем, что одна из причин ее появления — Грин. В. Милашевский пишет: «Вероятно, это было недели за две до Кронштадтского мятежа. Утром мглистого серого дня постучал в мою дверь Виктор Шкловский, в руках у него были какие-то серые мешки. — Ну-ка, собирайся, я нагружу тебя целым богатством. Бери с собой мешки для дров! Сойдем вниз, и я познакомлю тебя с человеком, который нас там ждет! Мы сошли вниз. Во дворе стоял человек с ласковым и печальным лицом. Оно имело желтовато-серый оттенок и было иссушено не то напастью страстей, не то невзгодами болезней. Человек, ожидавший нас, довольно высокого роста, сутуловат и узкогруд. — Александр Грин, — громко сказал Виктор Шкловский. Одет он был в какое-то черное пальто, вероятно на легкой южной ватке. «Чеховское пальто», — мелькнуло у меня... На Грине не было черного цилиндра моделей Моне, на нем была надета не то какая-то ушанка, не то теплый картуз... Глубокие морщины избороздили его лицо. Может быть, бури океанов оставили на нем свои следы, а может быть, неизбывная нужда, горе, водка. Океаны — они ведь милостивее! -- Грин, разумеется, просто ждал нас, стоя у помойки... — Ну, теперь пошли за мной! — бодро сказал Виктор. Мы завернули опять за какой-то трубообразный выступ елисеевского Карлштейна и нырнули в дверь. Лестница наверх, по которой, казалось, никто не ходил десятки лет, была узка, пыльна и как бы скорчилась от стужи. Как ни странно, дверь наверху отперлась ключом, который каким-то образом Шкловский выудил у «предкомбеда», бывшего елисеевского дворецкого. Миновав замусоренную комнату, мы вошли в огромный зал. Это и был зал финансовых операций «Лионского кредита». Огромные окна выходили на Невский, следовательно, «меблирашка», в которой я жил, находилась как раз над залом. Меня поразил чистый, снежный, какой-то пустой свет, льющийся из этих окон. Это свет, ровный и жесткий, белый свет математических абстракций, может быть и финансовых крахов и катастроф, подумал я. Эти залы, конечно, не только не отапливались, в них никто не дышал четыре года. Красный дом напротив был виден ясно и четко. Виден был Полицейский мост и заснеженная Мойка. На полу, большом, как городской каток, лежали несколько банковских гроссбухов, они валялись, распахнутые настежь. Огромный парапет черного дуба, за которым в капиталистическую эру сидели клерки, шел параллельно окнам вдоль всей залы. За парапетом — шкафы с делами и «бухами». |
||||||||
|
|||||||||
