|
|||||||||
|
Владимир Сандлер
- Жизнь Грина в письмах и документах Без преувеличения можно сказать, что жизнь и творчество Толстого равны силой своей целой революции. Тот возвышенный демократизм художника, о котором упомянули мы выше (кстати: единственно истинный демократизм), из года в год, из поколения в поколение, оставляя свой мощный след в читательских массах, привел к тому, что слова «Толстой» и «толстовство» стали синонимами гуманности, возвышенного отношения к жизни, человечности и самоусовершенствования. Сама жизнь Толстого, столь удивительная и сложная, является одним из наиболее глубоких и ценных его произведений. Он был близок к природе и звал к ней. Вспоминая Толстого, в сущности вспоминаешь Россию, — народ, общество, исторические их судьбы, вспоминаешь даже всю русскую литературу. Да, Толстой — это Россия. Россия в настоящее время переживает период мучительной, героической борьбы с самой собою,— с своим прошлым. Лик ее затемнен ударами и искажениями. Потому-то хорошо и нужно всем нам вспоминать от Л. Н. Толстого о том, какая она, эта Россия, в своих духе и сущности, в целях своих и силах, чтобы, оглянувшись на великое и прекрасное, идти далее по трудному пути с надеждами укрепленными. Осенью 1918 года Грин переехал к Марии Владиславовне Долидзе, но, кроме фамилии, мы пока что ничего о ней не знаем. Он вскоре ушел от нее и поселился в доме барона Гинцбурга на Васильевском острове, где при ближайшем участии М. Горького был организован Союз деятелей художественной литературы. На заседании Союза в начале февраля 1919 года было решено издать книгу рассказов Грина с предисловием А. Горнфельда. 5 марта на заседании редакционной коллегии было вынесено постановление: «Принять для напечатания во вторую очередь представленную на рассмотрение книгу А. С. Грина «Львиный удар», с условием замены некоторых неудачных рассказов другими». Книга не вышла. -- Грин, как не достигший сорока лет, был мобилизован, прошел по дорогам гражданской войны, вернулся с санитарным поездом в Петроград. А. Грин пишет М. Горькому 26 апреля 1920 года Грин написал Горькому из Смольнинского лазарета «Дорогой Алексей Максимович! У меня, кажется, сыпняк, и я отправляюсь сегодня в какую-то больницу. Прошу Вас, — если Вы хотите спасти меня, то устройте аванс в 3000 р., на которые купите меда и пришлите мне поскорее. Дело в том, что при высокой температуре (у меня 38—40°), — мед — единственное, как я ранее убеждался, средство вызвать сильную испарину, столь благодетельную. Раз в Москве (в 18 г.), будучи смертельно болен испанкой, я провел всю ночь за самоваром и медом, съел его фунта 1/2, вымок необычайно, а к утру был здоров. В См<ельцинском> лаз<арете> известно, куда меня отправили. Во втором письме мое завещание. Жена живет Зверинская, 176, кв. 25, но еще не приехала из Казани и вестей о ней давно не имею. Горячо благодарный А. Грин. Завещание Находясь в здравом уме и твердой памяти, в случае моей смерти завещаю все права собственности на все мои литературные произведения, где бы таковые ни были напечатаны, а также ненапечатанные, исключительно и безраздельно моей жене Вере Павловне Гриневской (несмотря на то что Грин и Вера Павловна разошлись еще в 1913 году, она оставалась для него единственным близким человеком, прим. сост.). Александр Степанович Гриневский, «А. С. Грин». 26 апреля 1920 года. С.-Петербург. Смольный лазарет». Горький помог Грину. |
||||||||
|
|||||||||
