|
|||||||||
|
Владимир Сандлер
- Жизнь Грина в письмах и документах Чтобы не привлечь внимания посторонних, мы несколько раз собирались на Северной стороне, на Михайловском кладбище. Здесь Гриневский провел несколько сходок. Он говорил о крепостном праве, от которого полностью так и не освободился народ, о бесправном положении трудящихся. Рассказывал о причинах такого положения. Восторженно и очень доходчиво излагал нам истории восстаний Степана Разина и Емельяна Пугачева, печальную и героическую историю выступления декабристов. - Офицеры хотели сами, без народа, освободить страну от самодержавия, — говорил наш новый агитатор. — И у них ничего не вышло. А иначе не могло и быть: без народа ничего не сделаешь! Нужно самим браться за оружие, потому что солдаты — сыны безземельных крестьян и неимущих рабочих. Потому что только сам народ, трудящиеся могут решить свою судьбу. Он призывал к всеобщему восстанию против царизма, против жестокостей и несправедливостей существующего строя. Говоря о положении на фабриках и заводах, Александр Степанович добавлял: - Рабочий класс должен жить, а не умирать! Должен пользоваться всеми благами жизни, а не влачить нищенское существование! Неоднократно заходил он и ко мне в мастерскую, где читал для солдат запрещенные брошюры. Запомнилось его чтение брошюры В. И. Ленина «К деревенской бедноте», которую из-за границы привезла нам Е. Лам (невеста Канторовича. — прим. авт.). Читал он вразумительно, всё объясняя. Мне было известно, что «студент» посещал также казармы флотских экипажей и был знаком с матросами Павленко, Скориком и другими, через которых собирал матросов на сходки, передавал революционные книги. Матросы чаще всего собирались на 42-м хуторе. Приходили охотно. Беседы «студента» всегда пользовались особым успехом. Он обладал каким-то талантом убеждения, способностью говорить о сложных вещах просто и доходчиво, увлекательно. Его слова, что называется, западали в душу. Это я испытал на себе. И такое же слышал от своих товарищей. Вообще мы, социал-демократы, гордились таким агитатором. Гриневский мне запомнился молодым, сильным, энергичным. Просто было удивительно, как он везде успевает. Только что беседовал с солдатами в столярной мастерской, а потом узнаешь, что в этот же день он выступал перед рабочими прямо на полотне железной дороги. А ведь людей надо было собрать, организовать». -- Чеботарев был арестован вечером 19 октября 1903 года. На допросе он держался стойко, отрицал какую бы то ни было причастность к сходкам, но солдаты, арестованные вместе с ним, разговорились со всей откровенностью. Тимофей Кириенко показал о сходке на Михайловском кладбище: «...сходка состоялась третьего или четвертого октября... Чеботарев пришел с вольным... Приметы этого вольного такие: роста среднего, худощавый, русые длинные волосы, лет двадцати восьми, без бороды, с маленькими усами, носит на шнурочке на шее маленькие дамские часы — черные. Этот молодой человек тогда на сходке ничего не читал и рассказывал солдатам историю России; помню, говорил о Рюрике, об Олеге, а затем начал рассказывать о заводах, о фабриках... о бедственном положении крестьян. Сходка продолжалась час или больше, и когда стали расходиться, то Чеботарев сказал солдатам, что предупредит их, когда будет следующая сходка. Мы отправились в казармы, а Чеботарев с вольным пошли по направлению к городу». Ближайший товарищ Кириенко Степан Кривонос так описывает вольного, пришедшего с Чеботаревым: «Молодой, русый, с длинными волосами, в мягкой черной шляпе, с тросточкой, в высоких сапогах, пиджак, без бороды, лицо белое, а зубы черные». На этом допросе Кириенко и Кривонос вызвались разыскать в городе «молодого человека» и «барышню», «по-сещавших сходки солдат и произносивших на них противоправительственные речи». Грина в этот момент в Севастополе не было. Он ездил в Саратов за деньгами и литературой. В первые же недели пребывания в Севастополе Грин увидел, какие широкие возможности для агитации, особенно среди матросов, открываются здесь. Наум Быховский, приехавший в Севастополь двумя неделями позже Грина, сообщает: «...в этой обстановке и атмосфере Долговязый оказался неоценимым подпольным работником. Будучи когда-то сам матросом и совершив однажды дальнее плавание, он великолепно умел подходить к матросам. Он превосходно знал быт и психологию матросской массы и умел говорить с ней ее языком. В работе среди матросов Черноморской эскадры он использовал всё это с большим успехом и сразу же приобрел здесь значительную популярность. Для матросов он был ведь совсем свой человек, а это исключительно важно. В этом отношении конкурировать с ним никто из нас не мог». |
||||||||
|
|||||||||
