![[1K] Жизнь :: Александра Грина «вернули» в камеру тюрьмы](34021.jpg "[1K] Жизнь :: Александра Грина «вернули» в камеру тюрьмы")
Севастопольский художник Владимир Адеев стал основателем необычного музея, посвященного писателю
Высокого худого молодого человека по имени Александр Григорьев полиция арестовала в Севастополе, на Графской пристани, 11 ноября 1903 года. «Меня отвели в участок; из участка ко мне в комнату, сделали обыск, забрали много литературы и препроводили в тюрьму. Никогда не забыть мне режущий сердце звук ключа тюремных ворот, их тяжкий, за спиной, стук… Отведенный в камеру, я предался своему горю в таком отчаянии и исступлении, что бился о стену головой, бросился на пол, в безумии тряс толстую решетку окна», — спустя много лет писал он.
Севастопольская тюрьма, где Григорьев (впрочем, эта фамилия стояла только в фальшивом паспорте) провел два года, не была самой страшной из всех мест заключения Российской империи. Но для этого человека два года тюрьмы остались самым тягостным воспоминанием. Может быть, его настоящая фамилия — Гриневский — не отзовется узнаванием у многих людей. Она чуть изменилась, когда стали издаваться рассказы и повести, подписанные «Александр Грин». Спустя столетие с лишним писатель «вернулся» в бывшую севастопольскую тюрьму, в камеру-одиночку, где ему пришлось отбывать наказание за попытку побега. Туда, где было столько выстрадано и передумано, где в наказание лишали единственной радости — книг, чернил и бумаги. Небольшой музей, посвященный Александру Грину, третий по счету, открылся в Севастополе, в здании бывшей тюрьмы, где прошли два несвободных года его жизни. Настоящую тюрьму на 118 мест — с церковью, больницей, школой грамотности, мастерскими, прачечной и пищеблоком — в Севастополе закончили строить только в конце 1898 года. И власти закрытого военного города гордились ею — точно так же, как и другими современными зданиями.
Конечно, тогда люди взрослели раньше. Но и среди ровесников молодой Александр Гриневский смотрелся много старше — то ли из-за пышных усов, какие любили носить мастеровые и нижние военные чины, то ли из-за особенного, заметного даже на фотографиях усталого взгляда. Странно звучит, но среди социалистов-революционеров — «кровавых романтиков», не жалеющих ни себя, ни других, — он обрел какое-то постоянство и равновесие. Потому что прежние годы, с 15 лет, когда он ушел из дома, были наполнены голодом и скитаниями. Гриневский работал матросом, грузчиком, банщиком, писцом, дровосеком, сплавщиком в рыбачьей артели, искал золото за Уралом. Наверняка и в солдаты пошел от отчаяния — были хотя бы обеспечены бесплатная еда и крыша над головой, но не думал, что настолько душа не будет лежать к муштре и необходимости подчиняться. Литература, распространявшаяся эсерами среди солдат, зажгла в душе Александра Гриневского новую надежду, и он дезертировал, став человеком вне закона. Отныне партия обеспечивала ему безопасность, давала деньги на жизнь, но и потребовала отдачи. Беглый солдат не горел желанием красиво погибнуть от взрыва самодельной бомбы, бросившись под колеса кареты высокопоставленного царева слуги. Использовать его, выяснилось, можно только как агитатора. А убеждать и разговаривать с простыми людьми Гриневский умел.
«В Севастополе Грин проработал неполных два месяца, — говорит создатель музейной экспозиции в бывшей севастопольской тюрьме, член Национального союза художников Украины Владимир Адеев. — Его опекала один из лидеров эсеровского движения Екатерина Бибергаль, которую за революционную деятельность выслали из Петербурга… в Севастополь под надзор полиции. Она Гриневского встретила, познакомила с местными товарищами».
Будущий писатель снял полуподвальную комнатушку в доме №6 на улице Театральной (нынешняя ул. Петра Шмидта). Там не было даже кровати, спать приходилось на брошенном на пол матрасе. Квартирная хозяйка Неведрова, как того требовали севастопольские власти, снесла в полицию паспорт жильца и заявила, что у нее остановился молодой человек, который собирается искать работу «по письменной части». Был он угрюм и неразговорчив, иногда к нему заходили знакомые — «пили чай и долго беседовали». Именно в этой комнатушке после ареста эсера-агитатора Григорьева полиция нашла нелегальную литературу.
Он любил одиночество, но замкнутое пространство давило и мучило. Владимир Адеев, основательно изучивший историю севастопольской тюрьмы, считает, что условия в ней были даже получше тех, в которых приходилось выживать Александру Грину. Кормили здесь хорошо, днем камеры тех, кто содержался на обычном, нестрогом режиме, были открыты, можно было ходить по коридору, заходить «в гости». Желающие гуляли во дворе, работали в мастерских, посещали церковь. «Меры физического воздействия к политическим тогда еще было запрещено применять, — поясняет Владимир Адеев. — За это даже снимали с должностей начальников тюрем. А Грин мог сам… выбирать соседей, просить надзирателя поместить к нему в камеру новых людей, с которыми интересно поговорить».
Один из тюремных служителей доставлял заключенным весточки с воли, в одной из таких записочек Грин прочитал о готовящемся для него побеге. Вызволить его планировала Екатерина Бибергаль: через стену собирались перебросить веревку, на улице ждал экипаж, а у моря — судно, которое должно было увезти беглеца в Болгарию. Но судьба, которая будто постоянно подставляла подножку, а потом давала возможность подняться, распорядилась по-своему. В назначенный день
на крыльцо тюрьмы вышел помощник смотрителя и обратил внимание на заключенного, который проявлял все признаки сильного волнения: озирался, перебегал из одного места в другое, явно чего-то ждал. А тут появилась веревка, Грин стал карабкаться по ней и услышал предупреждение: открываем огонь! Побег не удался.
Цена за свободу будущего писателя оказалась еще выше. После царского манифеста 1905 года, когда выпускали из тюрем политических, Гриневский остался в камере — над ним висело обвинение в дезертирстве, и в знак солидарности еще несколько товарищей по борьбе отказались выйти на волю. У тюрьмы собралась демонстрация, севастопольцы требовали освободить всех политических, при разгоне стихийного митинга были убиты 8 человек и ранены более 50. О волнениях в Севастополе доложили царю, в итоге появился новый документ, даровавший свободу в числе прочих и беглому солдату.
Владимиру Адееву было года три, когда он впервые увидел ожившую сказку: модель парусника, которую ребята несли к морю. А вскоре его отца, офицера, перевели в Севастополь, и мальчик проводил долгие часы на берегу бухты, глядя на корабли. Они казались ему игрушечными, и он думал, что по палубе бегают и выполняют команды такие же крохотные человечки. Шлюпки, отчаливавшие от кораблей, тоже были маленькими — как же получалось, что они вырастали на глазах и из них выходили большие дядьки? Мальчик уже в шесть лет понял, что хочет рисовать и… строить корабли. И он добился своего, стал живописцем, графиком, худмакетчиком судов. Случайно или нет, но первый его кораблик, собранный в детстве, был с алыми парусами. Владимир Адеев тогда еще не знал, что уже прикоснулся к одной из страничек странной и нелегкой судьбы Александра Грина. Служебная квартира, куда семья въехала в 1953 году, находилась на территории действующей тюрьмы, в которой когда-то сидел эсер Гриневский. Тюрьму закроют через несколько лет, пройдет еще немного времени — и Владимиру в руки попадет двухтомник Александра Грина. А вместе с ним — целая страна с волшебными городами и их удивительными жителями, которые оживали в рисунках Владимира Адеева. «Такое впечатление, что моя жизнь оказалась переплетенной с Грином, — делится он. — Я даже не удивился, когда в день моего призыва в армию увидел рядом с собой на скамейке забытую кем-то книгу. Конечно, это был Грин, «Фанданго», я эту книгу храню до сих пор». В армии он нарисовал множество иллюстраций к романам и рассказам Грина — просто так, для себя. В 1979 году их вместе с другими работами севастопольцы увидели
на персональной выставке Владимира Адеева.
Не так давно началась новая жизнь для зданий бывшей городской тюрьмы. Одно из помещений передали городу, и у Владимира Адеева поинтересовались: не х
отите ли создать здесь музей Грина? Он выбрал одну из камер-одиночек (в остальных разместились офисы) — и закипела работа. Правда, в один прекрасный день Владимир Васильевич с ужасом увидел в камере… законченный евроремонт, исчезли тюремная койка, старая дверь с глазком — рабочие «хотели как лучше». Но он надеется, что со временем вернет музею утраченный колорит. Но здесь есть на что посмотреть, собраны копии многих документов, имевших отношение к севастопольскому прошлому Грина, немало интересных экспонатов, много работ самого Владимира Васильевича, в том числе и портрет Грина. Соавтором эскизов, оказавшим большую помощь в поиске и подборе документов, стала ведущий научный сотрудник Национального музея героической обороны и освобождения Севастополя Ольга Завгородняя.
Главное украшение музея — карта Севастополя и окрестностей, занимающая стены. Только названия на ней непривычные, из разных гриновских произведений. Писатель описывал в книгах реальные места города, наделяя их новыми именами. Например, Лисский маяк в реальности Херсонесский, Сигнальный холм — Корабельная сторона, Община голубых братьев — Климентьевский монастырь, форт Циклоп — один из севастопольских бастионов. Это целая география от Грина, просто удивительно, как он успел прочувствовать и увидеть Севастополь за то короткое время, что был здесь. А один из уголков города давно уже называют Гринландией — этот кусочек берега со старыми домиками будто выпал из книги. И ничего удивительного, если здесь снова появится Ассоль, дождавшаяся своего капитана под алыми парусами.